Корвус Коракс  - Лев Гурский

– Поумнел, – согласился я, – но не так сильно, как вы думаете. Многое так и непонятно. Если он такой трус, то почему, например, рискнул приехать сюда один, без охраны, даже без шофера?

– Соображаешь, – одобрительно кивнул Фишер. Он разделил остатки минералки между двумя нашими стаканами. – Хвалю. Ты прав: и водитель из него аховый, и без сопровождения он обычно никуда не вылезает. Но я его чуть подтолкнул в нужную сторону: намекнул между делом, что среди его окружения, возможно, завелась «крыса». А босс, который должен здесь объявиться, – он, как я понимаю, слишком важный человек, чтобы его засветить.

– И кто же должен объявиться?

– В том и интерес. Скоро, надеюсь, выясним. В этом заведении отдельных кабинетов немного, а кабинетов для некурящих клиентов уровня господина Костанжогло – всего один. И он в десяти метрах от нас. Пройти в него можно только мимо нашего столика. Другого пути нет: пожарная лестница рядом с его окнами не проходит, цеппелину тоже не подлететь – второй этаж. Так что адресата записки мы с тобой увидим, а он нас нет. Спасибо вот этим зеленым насаждениям…

Теперь-то я понял: наше неудобное место на самом деле было идеальным для засады! Еще одной шарадой стало меньше, но вопросительные знаки по-прежнему клубились у меня в голове.

– А почему вы были уверены, что он отправит голубя? – спросил я. – Гораздо быстрее же телеграфом или эсэмэс послать. По автомобилям-то не скажешь, что Костанжогло большой консерватор. Я у него в гараже видел только современные модели – и ни одного паровика.

– Гога? Консерватор? – заулыбался Вилли Максович. – Скажешь тоже! Да еще десять лет назад он мне показывал кухонный комбайн, каких, наверное, даже в Кремле не было. Все новые виды связи у него имеются. Но! Есть особые случаи. Почему государство до сих пор сохраняет за собой голубиную монополию? Забыли отменить? Ага, забыли они… На самом верху ценят все простое и надежное, а с развитием шпионской техники в особенности. Английский замок я тебе булавкой открою, но с дверным засовом так легко не сладить. То же и со связью. Думаешь, в шестьдесят первом, например, Хрущев и Де Голль эсэмэски слали друг другу? Херня! Хорошо натасканного голубя куда сложнее перехватить, чем любую телеграмму или пневмопочту.

– Но вы же сегодня сумели его перехватить, – напомнил я Фишеру. – Обычным сачком.

– Я, Иннокентий, много чего умею, – ответил старик уже без улыбки. – И рад бы разучиться, но все это давно превратилось в рефлекс. Поймать птичку и прочесть послание, не снимая его с лапки, – детский сад. Нас готовили к таким делам, что я потом в лагере года три еще нормально спать не мог, боялся во сне проговориться. Тогда бы мне половину барака пришлось кончать… Давай-ка, деточка, закроем эту грустную тему. Тебя ведь наверняка интересует, что было в Гогиной записке, да? Тут нам очень повезло – текст оказался простым, без шифра. Три сокращенных слова: «пион», «пож», «рест». Второе подчеркнуто – трижды. Ну, догоняешь?

Мысленно я прокрутил в голове все три слова-обрубка, переставляя их и так и эдак.

– «Пион», наверное, от «пионеров», «рест» – «ресторан». И что это вам дало? Почти никакой информации. А это «пож» я тем более не понял. Это «пожар», намек на срочность? Потому что если это сокращение от «пожалуйста», то выходит ерунда. Из трех слов одно – знак вежливости.

– Ты, Иннокентий, грамматику уловил, а выводов не сделал, – с укоризной сказал Фишер. – Для начала отвлекись от формы. Представь, что ты вызываешь дьявола – сущность, которая тебе не подчиняется, но иногда может, так и быть, до тебя снизойти. Тот, кого мы с тобой условно называем боссом, для Гоги примерно такое же создание. Приказать ему нельзя, можно просить. Поэтому «пож» – не «пожар», но именно «пожалуйста». А тройное подчеркивание знаешь что означает? Дьявол уже два раза прокидывал адепта. Был зван и не являлся. Поэтому Гога теперь не предлагает встречу, а нижайше просит о ней. Он надеется, что тема разговора – то есть пионерчики – тот манок, которым можно привлечь босса… Ну? Оценил, как все элементарно?

Вилли Максович посмотрел на меня ободряюще и с надеждой – как учитель математики на любимого ученика у доски: мол, не подведи, дружок, не дай в себе разочароваться, кивни, что уяснил. Однако я по-прежнему не догадывался, как старик сумел решить задачу.

– Нет, – сказал я упрямо. – Только еще больше запутался. Почему Костанжогло поехал сразу, не дождавшись ответа? И как вы узнали, где планируется встреча, если в записке нет даже намека на название ресторана? Да мало ли их в Москве, этих ресторанов? Вы ведь не следили за его машиной, но как-то узнали направление. Поэтому дали мне всего восемь маркеров, а не сотню.

– Логично рассуждаешь, деточка, – похвалил меня Фишер. – И при этом не боишься показаться дубиной. Неплохое качество для курсанта. Ну хорошо, время еще есть, разжую тебе все детали. Гога не стал ждать ответа потому, что боссы такого уровня крутизны не вступают в переписку. По той же причине не было указания на точное время. Вызвавшему надлежит прибыть на место, известное обоим, и запастись терпением. Вот он сидит и терпит. Ну а с местом рандеву – самая простая дедукция. Я ведь не зря тебе говорил – привычки у Гоги причудливые. А ты меня не услышал… Как считаешь, из чего были сделаны мой шашлык и начинка твоих голубцов?

– Из мяса, конечно, из чего же еще? – удивился я.

– Да, но не простого, а соевого! Если бы ты проявил любопытство и полистал здешнее меню, то нашел бы экзотику типа чечевичной запеканки, мантов с грибами или баклажанов, томленных в кокосовом молоке. Но ни мяса, ни рыбы, ни птицы – вместо них аналоги из сои, отсюда и название заведения. Ведь Гога – истовый вегетарианец и не просто вегетарианец, а веган.

– Откуда же мне было про это знать? – буркнул я. Дедукция Фишера попахивала легким жульничеством. – Он же ваш давний знакомый, а не мой.

– Мог бы, между прочим, и знать, – противным менторским тоном произнес Вилли Максович. – Это, собственно, никакая не тайна, таблоиды сто раз об этом писали… Ну не дуйся, деточка, я прав. Итак, ресторан должен быть: а – чисто веганским, бэ – не меньше пяти звезд. А таких в Москве сегодня всего три – «Артишок», «Флоризель» и этот, «Сойка». Находятся они в разных районах столицы, поэтому мне требовалось просто понять направление. Я не мог взять такси и сесть ему на хвост: видишь ли, однажды я расслабился и имел глупость объяснить Гоге азы слежки. Надо признать, он хорошо их усвоил. А вот до такой наглости, как мальчик-с-пальчик в его собственном багажнике, он вряд ли бы додумался. По правде говоря, тратить восемь маркеров было необязательно, хватило бы и двух. Но я знал, как выматывает езда в грузовом отсеке, и хотел отвлечь тебя от колдобин… Ты же не будешь за это на меня злиться?

Я вспомнил, как трясся над маркерами, и уже намерился ответить, что буду. Но тут к столику подлетела официантка. На подносе у нее мерцала банка со светлячками, под ней лежал сиреневый листок. Фишер вгляделся в итоговые цифры и извлек из кармана конверт с заначкой. Пересчитав сторублевки, он вздохнул, добавил еще одну и пододвинул к официантке всю бумажную горку со словами: «Мы не уходим. Будем допивать воду». Пока Вилли Максович мусолил купюры и развлекался игрой в скупердяя, моя обида на старика улетучилась сама собой. Но любопытство осталось. Один вопросительный знак по-прежнему щекотал меня изнутри, как предвестие кашля или чиха. Поэтому, как только мы остались вдвоем, я сказал: